Марина Колдобская пишет ярко, мощно и хлестко: она культивирует ультра-дикую живопись, где сам жест становится частью работы — замысла, исполнения, восприятия. Перформативность живописи сродни ритуалу, имеющему магическую силу. Размах, с которым Марина отважно берется осваивать огромные плоскости стен, обнаруживает в себе архаическое начало. Звери под кистью художницы оживают: это не просто монументальные декоративные образы, но исполинские тотемные существа, нанесенные доисторическим охотником на стену пещеры. Так расцветает живопись, вспыхивая пожаром красок, когда красный алеет пролитой кровью из раны в шее оленя, плавится солнцем в пасти крокодила, а черный разметавшийся косматый – часть первобытной ночи, мрака, обернувшимся диким зверем.
Это возвращение в инфантильное состояние — прямая отсылка к модернизму с его стремлением к подлинности. Марина ощущает настоящее время как переломное. Ей близка фраза из письма Мандельштама (рубежа 1920-30-х годов): «Вчерашнего дня нет — есть только далекое прошлое и будущее». «Я чувствую, — вторит ему художница, – что все культурные слои стали неактуальны. Есть только вечное, ранне-детское – пещера. И есть пугающее будущее». Ее сегодняшние культурные герои – обэриуты, круг Ежа и Чижа, особенно Олейников, Хармс, да и сам отец русской детской поэзии Чуковский, чьи стихи населяют множество разнообразных тварей – от насекомых до громадных злобных монстров. Жуки, тараканы, мухи, крысы, ежи, кошки, быки и олени — в распоряжении художницы целый бестиарий, всяческая живность, вырастающая до тотемических размеров. Как у Олейникова, звери и насекомые выступают аллегорическими фигурами, в которых сейчас, как и тогда, можно распознать приметы современной российской реальности. Здесь все борются, вожделеют, друг друга поедают, совокупляются, потом гибнут — конец пьесы.
Граффити Колдобской выражают смысл максимально эффективно еще и за счет публичности самого перформанса, который превращает живопись во внятное политической высказывание. Крокодил, пожирающий солнце, как будто вышел из сказки Чуковского «Краденое солнце» — но в то же время это прозрачная метафора полного опасностей настоящего. Как бы детской рукой намалеванный черный крокодильчик, на глазах у изумленной публики возникающий на стенах Навикулы – тварь изрядная, и солнце спелым помидором вот-вот исчезнет в его пасти.
Глеб Ершов,
куратор проекта